Полесский радиационно-экологический заповедник был создан в 1988 году на территориях, которые сильнее всего пострадали при аварии на ЧАЭС. Он расположен на юго-востоке Беларуси и занимает более 2 тыс. квадратных километров. Несмотря на красоту этих земель, покрытых лесами, полями и реками, человек, скорее всего, не вернется сюда никогда.
Накануне 31-й годовщины аварии на ЧАЭС корреспонденты БелТА побывали на территории заповедника и смогли воочию увидеть, что сейчас представляет собой покинутая земля.
Директор Полесского радиационно-экологического заповедника Петр Кудан встречает нас на КПП, расположенном в бывшей деревне Бабчин. На въезде стоит стенд, на котором указана мощность излучения на территории — 0,52 мкЗв/ч, или 52 мкР/ч. «Нам привычнее говорить в микрорентгенах. Для сравнения: в Хойниках у нас 26 мкР, а максимальная мощность дозы на территории заповедника — от 2 до 4 тыс. мкР/ч. Она колеблется, потому что наблюдалась большая мозаичность выпадения радионуклидов на этой территории», — поясняет Петр Кудан. Бабчин расположен на стронциевом пятне — плотность загрязнения по стронцию достигает в некоторых местах до 10 Ки/км2 (3 Ки — это уже зона отчуждения). Этот населенный пункт был отселен сразу же в 1986 году, на тот момент здесь жили 728 человек. До ЧАЭС отсюда около 60 км.
Петр Михайлович работает в должности директора заповедника уже 12 лет, а на территории, пострадавшей от ЧАЭС, живет с 1986 года. «За две недели до аварии меня назначили на должность председателя одного из хозяйств в Брагинском районе. На моих глазах шло отселение людей, ликвидация последствий аварии — все это я знаю не по книжкам, а из жизни», — рассказывает он.
В Бабчине размещаются корпуса заповедника: научной части, санитарно-бытовой, а также небольшой музей, недалеко базируется одна из пожарных частей. Этот населенный пункт находится в той части заповедника, где разрешена экспериментальная хозяйственная деятельность. «Мы здесь проводим эксперименты, чтобы выработать технологии, позволяющие населению, которое живет на соседних с заповедником территориях, заниматься хоть каким-нибудь производством. К примеру, изучаем возможности производства меда, плодовых культур (яблок, груш), редких культур — персиков, абрикосов, хмеля. Нельзя сказать, что все технологии дали положительный результат, но, к примеру, персики имеют минимальные коэффициенты накопления радионуклидов, и люди стали активнее их выращивать», — рассказывает он по дороге.
Территория заповедника разделена на две зоны: абсолютно заповедную с аномально высокими уровнями загрязнения и экспериментально-хозяйственную, где разрешена хозяйственная деятельность. Последняя включает ферму, где содержатся более 250 племенных лошадей, пчелопасеку, плодовый сад и цеха по деревообработке. В экспериментальное пользование введено 700 га бывших сельхозугодий.
В целом на отчужденных территориях выпало около 30% цезия, более 70% стронция и 97% плутония от их общего количества по всей Беларуси. «По прогнозам, до 2056 года радиационная обстановка на нашей территории будет ухудшаться, потому что идет активное образование америция-241 в результате полураспада плутония-241. Америций является одним из самых опасных радионуклидов, и сейчас мы начали заниматься его изучением», — поясняет Петр Михайлович. Плутоний выпал практически по всей территории заповедника, но есть и аномальные зоны, к которым, к примеру, относится станция «Масаны», на которую мы направляемся.
Научно-исследовательская станция «Масаны» находится на самой границе с Украиной, отсюда около 10 км до ЧАЭС. Это заповедная территория, или глубокая зона, как называют ее специалисты. «Станция была создана здесь в 1996 году. Она названа в честь нашего ученого Виктора Федорова, который был заместителем директора заповедника по научной работе, он сделал очень много для науки и умер на рабочем месте от сердечного приступа прямо на этой станции», — рассказывает Петр Михайлович.
По дороге на «Масаны» проезжаем несколько покинутых деревень. После аккуратных домиков и хозпостроек, используемых для нужд заповедника, контраст разительный. Краска на домах слезла, некоторые окна наглухо заколочены — впечатление гнетущее.
В одной из выселенных деревень мы останавливаемся — это Борщевка, отсюда до Чернобыля около 20 км.
Всего на территории заповедника 92 покинутые деревни. До аварии на отчужденной территории работали 25 сельхозпредприятий, жили более 22 тыс. человек. Некоторые из населенных пунктов полностью захоронили из-за аномальных уровней радиации. Борщевку это не коснулось, но покинутые дома разрушаются, все зарастает кустарником.
Мало что осталось и от административных зданий — раньше в Борщевке были сельский исполком, магазин, школа.
Относительно ухоженными выглядят только кладбища. Их на территории заповедника 89, есть среди них и действующие, где еще проходят захоронения. «Препятствий на этот счет не чиним, люди приезжают и хоронят здесь, — отмечает Петр Кудан. — Мы регулярно ремонтируем там изгороди, каждый год перед Радуницей убираем поросль, приводим в порядок могилы. Кроме того, мы ухаживаем за 53 памятниками, которые расположены на этой территории».
В глубокой зоне не ведется никакой хозяйственной деятельности, кроме расчистки дорог противопожарного назначения. Во время пожара техника должна быстро добраться до источника возгорания, ведь вероятность переноса радионуклидов в таких случаях резко возрастает. Здесь до сих пор вспоминают пожары двухлетней давности. В заповеднике функционируют три пожарно-химические станции, где работают 64 человека. В их распоряжении более 20 единиц техники. В пожароопасный период наблюдение ведется с 37 вышек, одна из которых расположена на станции «Масаны». С этой вышки хорошо виден новый саркофаг над четвертым энергоблоком ЧАЭС.
В «Масанах» мощность дозы колеблется в зависимости от сезона: снег уменьшает ее в 1,5-4 раза, а летом в сухую погоду она увеличивается. «На станции мы изучаем процессы накопления, перераспределения радионуклидов, их миграцию в природе, изучаем донные отложения, рыбу, растительность, почвы. Например, грибы могут накапливать до 1,5 млн Бк/кг, хищная рыба — 8-9 тыс. Бк/кг», — подключается к разговору заведующий научным отделом радиоэкологического мониторинга Юрий Марченко.
Работа на станции организована вахтовым методом: вахту несут по два человека 12 дней. Есть здесь своя метеоплощадка. Летом на «Масанах» содержится 15 лошадей, на которых ученые исследуют влияние трансурановых радионуклидов, в том числе и плутония (его уровень здесь аномально высокий). «Мне жаль лошадей, которые живут на станции, но наука требует жертв. Мы отслеживаем, как животные накапливают такие радионуклиды, как это влияет на их потомство, на состояние их внутренних органов», — рассказывает Юрий.
У каждого сотрудника заповедника при себе обязательно находится медальон-накопитель, который показывает уровень накопленной радиации. Норма для персонала — 20 мЗв/год, при этом для обычных граждан норма 1 мЗв/год. «Я работаю в заповеднике с 1996 года. Да, у меня были как-то превышения по цезию, но здоровый организм за 90 дней его выводит, если употреблять чистую пищу», — поясняет заведующий научным отделом радиоэкологического мониторинга. Определить уровень накопления стронция тяжелее, это можно сделать лишь в Гомеле, где есть необходимая аппаратура. Выводится из организма этот радионуклид намного дольше, в течение 70 лет.
Юрий хорошо помнит апрель 1986 года — он только вернулся в Хойники после армии. «Мне тогда было 20 лет, помню, что было очень много военных, военной техники, а на улице в городе людей вообще не было, — вспоминает он. — Наверное, если бы не армия, меня бы это больше шокировало, но за два года я привык к военным, да и служил в Афганистане. Но было осознание, что мир изменился, и я хорошо понимаю людей, которые делят жизнь на до и после Чернобыля. Это уже совершенно разные жизни».
По дороге обратно в Бабчин Петр Кудан признает, что человек на эту землю может не вернуться — уж слишком высоки уровни загрязнения. Поэтому одна из главных задача заповедника — не допустить переноса радионуклидов на менее загрязненные территории. Для этого и ведется патрулирование зоны, устанавливаются видеокамеры, пресекается браконьерство, ведется противопожарная деятельность. «Кто-то же должен делать эту работу, но мы остаемся оптимистами», — улыбается он на прощание.
