«Дом Советов» — так в глаза и за глаза, и в злой зависти, и как комплимент в деревне называли мою маму. И ничего тут удивительного, если вспомнить ее веское слово, ее житейскую рассудительность. Да при этом ее, смугловатую, синеглазую, стройную, с черной ниже пояса косой засватал местный парень, который долго еще после войны долечивался по госпиталям.
— Посмотри, сколько вокруг незамужних девчат! А у меня ж трое детей, мал-мала меньше! — Просто для порядка напомнила ему моя мама, а в душе, наверное, уже сказала ему «да».
— А разве детей надо бояться? Их растить надо, — был его ответ. — Тебя я любил еще подростком и даже плакал, когда ты была уже засватана.
Мою старшую 12-летнюю сестру сразу же и навсегда забрала в свою, пока еще небольшую семью, наша тетя. Остались при матери я и моя средняя сестра. Мы росли в своей родной и в то же время будто и не в своей семье, ведь почти большая часть нашего дома была для меня чужой и непонятной. Тем более, что в самом расцвете своей молодости трагически погибает моя средняя сестра, красотой своей – вся в мать.
Еще в молодом возрасте не стало и старшей. Но это уже значительно позже.
Отчим нас не бил, не корил, но и не жалел. Он как будто и вовсе нас не замечал. Только иногда я или он задавали один единственный вопрос: «А где мама?» На этом наше общение, вроде, и заканчивалось. Как гам дела у меня в школе, не обижают ли меня дети (а случалось всякое) — все это отошло на второй план, ведь в нашей семье уже подрастал мой сводный брат. И откуда только находились для него ласковые слова у моего отчима, который по характеру был угрюмым неразговорчивым. И я научилась никому и никогда не жаловаться…
В небольшой нашей хатке (это уже спустя долгое время, когда родился сын, был построен новый просторный дом) в детской душе было очень холодно и неуютно, особенно когда приходил с дежурства в милиции отчим. «О чем он думает сейчас?» — часто задавала я себе вопрос в минуты гнетущей тишины.
Уютно мне было где угодно, но только не дома: в лесу, в поле, со стадом колхозных телят (которых летом я постоянно пасла), а особенно среди молодых женщин и вдов нашей деревни.
Помню, идут они с работы (тогда на каждую семью отмеряли участки кок-сагыза) голодные, холодные и поют, да так слаженно и красиво, что мурашки бегут по телу.
«Пой с нами, Галинка! Мы же знаем, слышали, как ты красиво поешь», — вот так всегда они не забывали меня похвалить и поддержать, не забывали сказать в мой адрес доброе слово. И это, поверьте, в какой-то степени и лечило, и спасало мою детскую душу (уже позже, став взрослою, я часто думала, чем же мне их всех отблагодарить за то, что они своим вниманием, женской добротой и чутьем не дали мне озлобиться душой в таком сложном подростковом возрасте) и мой голос нет-нет да и вливался в их такие слаженные и красивые голоса. И все мы забывали, что уже вечереет, что нам зябко, холодно и голодно. «Подтяни, подтяни первым голосом, Галинка! Ты же красиво поешь! Колхозные телята, которых ты пасла все лето, и те, мекаючи, словно тебе подпевали!»
Ох, как всех их, в основном молодых вдов, выручали тогда и эта песня, и их дружба, и трудолюбие, и, конечно же, их молодость. И мне помогали их доброта, внимание, мне, не обогретому жизнью подростку — не озлобиться, рано научиться понимать и прислушиваться (как в этой слаженности голосов) не только к себе, но и к другим… Ох, как помогли!
Прошли годы, а я все время думала, чем же мне их все- таки отблагодарить и решила написать радиоочерк (я уже училась заочно и работала заведующей сельским клубом). И в это время умирает мой отчим: сказались былые тяжелые ранения. На сорок дней собрались к нам все эти женщины – в основном, вдовы моей деревни.
Я спросила у них разрешения включить минут на двадцать радио. И вдруг эти, словно родные мне женщины, одновременно притихли, как будто замерли. Ведь в это время диктор душевно, слово в слово, передавала мой радиоочерк о них, о женщинах-вдовах моей деревни. Благодарное, доброе слово было о каждой из них. Слушая, они тихо плакали, иногда смеялись, а потом вот так же, со слезами на глазах, начинали меня целовать и благодарить. В конце очерка прозвучала их любимая песня «Дазволь, маці, удаву узяці». Все они были или вдовы или чьи-то так и несостоявшиеся невесты, жены. Вспоминая об этом, я всегда в благодарной памяти мысленно всем-всем, уже ушедшим в мир иной женщинам, вдовам моей деревни Курин Октябрьского района Гомельской области низко-низко кланяюсь. Это на них, на их женских плечах в труде и терпении держалась тогда жизнь на селе. Мужиков-то и было: раз-два и обчелся…
Я склоняюсь низким поклоном, со светлой памятью о всех женщинах-вдовах нашей родной, сейчас мирной красивой Беларуси и моей, к сожалению, уже умирающей деревни Курин.
Галина АНИСКОВІЧ, жительница г. п. Октябрьский
